Владимир Юрба

Ностальгия по классике

«Человеку, который увидел Ангела»

/Надпись на могиле Тарковского на кладбище

Sainte-Genevieve de Bois под Парижем/

1

«Солярис» — первый увиденный мною фильм Тарковского. Было это в далекие восьмидесятые. Помнится, я хотел, прежде всего, посмотреть экранизацию знаменитого произведения Станислава Лема, а столкнулся с чем-то совершенно иным. Непонятным на первый взгляд, но непреодолимо влекущим, открывающим двери в новый, доселе неведомый, но осязаемо реальный художественный мир. Я ушел после сеанса погруженный в свои впечатления, и в течение нескольких дней перед моим мысленным взором всплывали наиболее волнующие кадры из фильма. Капли дождя, падающие в невыпитый чай; плавное движение водной растительности; деревья в дымке утреннего тумана; картина Брейгеля, внимательно рассматриваемая под аккомпанемент хоральной прелюдии Баха, и многое другое. Как часто случается, искал я одно, а нашел совсем другое, оказавшееся несравнимо большим.

Один из монологов, произносимый астронавтом Снаутом, впоследствии стал для меня чем-то наподобие жизненного кредо, навсегда отбив всякий интерес к фантастике. Герой фильма, в прекрасном исполнении Юри Ярвета, спокойным, но очень выразительным, тоном говорит о том, что человеку нужен человек, и никакие тайны космоса не сопоставимы с глубинами человеческой души. Силу этих слов, умноженную неподражаемой магией кинематографа Тарковского и личным обаянием актера, я живо ощущаю и поныне.

2

Думаю, что лучший фильм Андрея Тарковского — «Ностальгия». Это кинематографическое произведение заметно мягче и в чем-то лиричнее других лент режиссера. Отчасти, видимо, таким его делает исполняющий главную роль Олег Янковский, отчасти, может быть, сценарист-соавтор Тарковского — Тонино Гуэрра, постоянный спутник Федерико Феллини. Главный герой «Ностальгии» обыкновеннее, понятнее и проще большинства других персонажей Тарковского, за исключением, пожалуй, только Криса Кельвина, астронавта из «Соляриса». Но Крис попадает в ситуацию совершенно фантастическую, из-за чего возможность сопереживания ему ощутимо сужается. С Андреем же Горчаковым, русским поэтом из «Ностальгии», ничего не мешает мысленно себя сопоставить. В конце концов, мы можем испытывать ностальгию, даже не покидая пределов отечества. Ностальгия для нас — это тоска по «настоящему» образу нашей родины, боль, вызванная любовью к отечеству и одновременно неприязнью к нему. Мы знаем, что нам есть из-за чего быть привязанными к родине, но не в состоянии по-настоящему ее любить, взирая на ужасающие уродства. Самая сильная и тягостная любовь, любовь, изводящая и мучающая нас — это любовь невозможная, любовь-отчаяние, любовь-боль, любовь-жалость.

Андрей Горчаков снедаем тоскою, которую не в силах ни выразить, ни объяснить, ни сделать что-либо стоящее ради своей любви. Он ищет выражения своему чувству, ищет поступок, способный вобрать в себя всю силу его переживания. Как человек образованный и рациональный он хочет, чтобы его поступок имел хоть какой-нибудь практический смысл. Бывший математик Доменико, яркий пример «странного» героя из фильмов Тарковского, чем-то притягивает, влечет к себе Андрея, но и отталкивает его своей сомнительной логикой. (Характерный пример нестандартной логики Доменико — его утверждение о том, что единица, сложенная с единицей, в сумме снова дает единицу, резко противоположное западной индивидуалистической этике.) Для чего пересекать пустой бассейн с горящей свечой в руке, что это может дать, спрашивает себя Андрей. Горчаков вполне современен и не верит в демонстративные, ритуальные действия. Однако, страшная смерть Доменико, сгоревшего на Капитолийском холме в Риме на глазах у безучастных прохожих, заставляет Андрея снова вернуться к нелепому завещанию безумного самоубийцы и понять, что дело может быть совсем не в ритуале, не в символическом акте, дело в нем самом, в его расколотом сознании. Даже бесполезный, казалось бы, поступок может принести свои духовные плоды, согреть, растопить лед в душе, снять камень с груди. Оказавшийся совсем не простым путь через бассейн святой Маргариты, стал для Андрея его последним делом на земле, совершенным во имя собирания собственной мятущейся души.

3

И снова хочется думать о Тарковском. О его любви к апокалиптическим образам и сумасбродным разговорам. О связанной с этим близостью к Достоевскому. Персонажи Тарковского, конечно, более эмансипированы, усталы, скептичны и равнодушны, как и пристало людям, живущим на закате тысячелетия, в век, «одаривший» человечество десятилетиями незабываемого кошмара. Ужас тех лет остался позади, но даже безразличный к небесным красотам Италии (а значит и любым другим) поэт Горчаков своим отчуждением обязан озабоченностью «проклятыми последними вопросами». Он-то уж наверняка знает, что вопросы эти не решить, и мучают они его Бог весть зачем, но уйти от них невозможно. Нельзя вернуться к сладостной дремотной неге скучающего путешественника. Небрежный жест, с которым Горчаков роняет недокуренную сигарету на итальянскую мостовую, — многозначительная мелочь, вызывающая в памяти непереводимую строку из песни знаменитого рок-музыканта: «Jesus doesn’t want me for a sunbeam». Так же как и ветхозаветному Ионе ни за какими морями не укрыться от возложенной на него миссии проповедовать, так и тому, чья веселость нежелательна для Иисуса, уже не избавиться от своей тоски.

Персонажи Тарковского ведут свой бесконечный диалог с героями Достоевского. Ищут успокоения и веры в ситуации, когда всем известно, что Бог умер, но уже никто не помнит, как Он воскрес. Радостная весть растворилась во мгле веков. «И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить, и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин». Написано не Горчаковым, а Бродским, чье тело перезахоронено на кладбище Сан-Микеле в Венеции... но не созвучны ли эти слова душевному состоянию героя «Ностальгии»?

Подобно своему герою и Бродскому Тарковский умер вдали от родины, в Париже…